В цифровом прокате появились «Бедные-несчастные» — новая работа Йоргоса Лантимоса с ярким, физическим бенефисом Эммы Стоун. За кадром вновь сошлись не только режиссер и звезда «Фаворитки», но и сценарист Тони Макнамара, адаптировавший одноименный роман Аласдера Грея. Чем завораживает фильм, победивший на Венецианском кинофестивале и претендующий на десять «Оскаров» (в том числе главный), рассказывает Алексей Филиппов.
Альтернативный викторианский Лондон. Молодая женщина в наряде бархатной синевы всматривается в муть Темзы и прыгает с моста. Когда она откроет глаза вновь, то будет уже не Викторией, а Беллой (Эмма Стоун) — экспериментальной игрушкой хирурга-новатора Годвина Бакстера (Уиллем Дефо), пересадившего утопленнице мозг её нерожденного ребенка. Так старое тело обретет новую жизнь — в доме, который удивил бы любого. Причудливый декор тут сочетается с прошлыми экспериментами доктора: вроде козленка и французского бульдога с головой утки или брахицефала с птичьей жопкой. Нетвердой кукольной походкой, разучивая по 15 слов в сутки, Белла начнет познавать мир — и вскоре захочет покинуть заточение кунсткамеры.
Если сначала «творение» Годвина буквально иллюстрирует архаичную идею о женщине как ребенке в теле взрослого, то освободительная одиссея Беллы стартует благодаря открытию сексуального наслаждения. Именно комбинацией оргазмов и приключений увлекает её прочь — в Лиссабон, Александрию — ушлый адвокат-повеса Дункан Уэддербёрн (Марк Руффало), польстившийся на наивную красавицу. Аккамулятора ловеласа, правда, хватит ненадолго: вскоре любопытство госпожи Бакстер распространяется на философию, социальные проблемы и других партнеров. Стимпанковый лайнер сводит её с пресытившейся плотскими утехами Мартой (Ханна Шигулла) и циником Гарри (Джеррод Кармайкл), который склоняет Беллу не верить религии, социализму и капитализму. Она, конечно, сделает по-своему.
Уже десять лет, как хедлайнер греческой странной волны Йоргос Лантимос снимает (преимущественно) на английском — и в каждом новом фильме циклон его фантазии охватывает всё большую территорию. Персонажи «Клыка» (2009) почти не выходили из дома, герои «Лобстера» (2015) довольствовались отелем для одиноких (и лесом), а покои «Фаворитки» (2018) распространялись уже на целый дворец (и, в общем, страну). Ареал «Бедных-несчастных» заметно обширнее — и даже обитель Годвина, ирочнино откликающегося на прозвище Бог (сокращенно от английского Godwin), превосходит жилплощадь предшественников (королева не в счет). С таким масштабированием может показаться, что грек отходит от хирургического абсурда ранних фильмов, однако методика Лантимоса практически неизменна. Он движим вопросом «Что, если?» — и позволяет сознанию, личности Беллы развиваться без траты ресурсов на рост и трансформации тела.
В каком-то смысле «Бедные-несчастные» — это 140-минутная макабрическая экскурсия по сгусткам фантазии, где оживают представления о женщинах и устройстве мира, записанные или снятые в XIX-XX веках. Сюжет Мэри Шелли сливается с хромированным дизайном «Метрополиса», льюискэролловские странности — со страхами женской сексуальности, вроде садо-мазохистского круиза «Горькой луны», одиссея самопознания — с галереей патриархального собственничества: от рационального подхода Годвина и романтизма его помощника Макса Маккэндлса (Рами Юссеф) до озабоченности Уэддербёрна и деспотичной жажды обладания Альфи (Кристофер Эбботт).
Фильм сшит из эстетик и приемов как монстр Франкенштейна — отсюда фантастическая, но чуть предсказуемая кинематография. Лантимос с оператором Робби Райаном, снявшим «Фаворитку» и «Брачную историю», играются с чередованием монохрома и токсичных цветов, панорам в духе книжных иллюстраций и нечеловеческого взора типа «рыбий глаз» (fish-eye). Подобная методичность внезапно роднит «Бедных-богатых» не столько с фильмами фантазеров вроде Яна Шванкмайера или Гая Мэддина — сюрреалиста-кукольника и свидетеля снов немого кино, — сколько с разноплановой драматической сагой Эндрю Доминика «Блондинка», где Мэрилин Монро истязали мужские взгляды общества и медиа. Недаром на одном из постеров фигуры «учителей» выполняют роли теней и помады на лице Белы.
Тем интереснее, куда приходит героиня, посетив зоны закостенелости: обезумевшей от рациональности науки, утомительно буржуазного досуга, обманчиво раскованной секс-работы. Демонстративно инородная Белла меняет детский (или животный, или квази-рациональный) интерес к насилию — на веру если не в человека, то в человечество. В этом оптимизме, выпаренном из черного юмора, можно увидеть такой же утрированный хеппи-энд, как в «Барби», печальную констатацию, что нового, свободного человека из мертвого тела идей не вырастишь.
И всё же мисс Бакстер — пример того, что сознание формируется, но не определяется плотью (гендер младенца остается загадкой). Как будущее — настоящим, а компиляция — суммой прообразов. Подобный монстру Франкенштейна доктор Бог, чей отец изучал людскую физиологию на сыне, «порождает» Беллу, лишенную мортидо матери и ресентимента — как «мужского», так и «женского». Ей просто интересно попробовать этот мир на зуб — вдруг всё-таки изменится, поддастся. Не ей — так другим, из эпохи более поздней, чем викторианская (многозначительный взгляд в камеру). А за спрос, как известно, денег не берут.